Прочитал книгу
Джорджа Оруэлла "1984".
Наверное, моя рецензия будет одной из немногих, не преисполненных восторга и уважения перед Великой Книгой Великого Оруэлла, но в то же время и не наполненных ненавистью к ней. Скажу, что главное при чтении «1984» — не отождествлять Океанию с каким-то конкретным, существовавшим в истории, политическим режимом. Именно русскому читателю не стоит воспринимать Океанию как злобную пародию на СССР, хотя многое в книге настраивает именно на такой лад. Если не получается, используйте двоемыслие
. В конце концов, сам Оруэлл подчёркивал, что описанная им система — это чистый тоталитаризм, доведённый до абсурда в своей абсолютности, а не сатира на какое-то конкретное государство.
Конечно, поразмыслить об исторических аналогиях интересно. Нет смысла объяснять, кто стал прототипами Старшего/Большого Брата и Голдстейна. Любопытная деталь — о точной дате рождения Старшего Брата ведутся споры, что является ещё одной отсылкой к Сталину. В образах Джонса, Аронсона и Резерфорда угадываются фигуры Зиновьева, Каменева и Бухарина. Резерфорд, несмотря на сходство фамилии с настоящей фамилией Каменева (Розенфельд), больше всего напоминает Н. И. Бухарина, который работал в «Известиях» (их аналогом в Океании можно назвать «Таймс») и, конечно, же, рисовал знаменитые карикатуры-шаржи на товарищей по партии. В О’Брайене смутно угадываются некоторые черты Берии — очки, интеллигентный вид и, собственно, работа в органах госбезопасности.
Я намеренно не буду касаться технической возможности полного контроля над обществом, который существует в Океании. «1984» — это роман социально- и политико-философский, главное в нём — идейный смысл, и техническими подробностями в этом случае можно пренебречь.
Перерождение революционного социализма в нечто совершенно противоположное его изначальной сути — это тема, традиционно интересная для Оруэлла. Ангсоц в «1984», несмотря на название, ничего или почти (всё же Оруэлл не очень подробно описывает экономическую систему Океании) ничего общего с социалистическими идеями не имеет. Видимо, для того, чтобы лишний раз подчеркнуть абсурдность абсолютного тоталитаризма, философской основой ангсоца автор книги сделал субъективно-идеалистическое восприятие мира. Следующим утверждением после того, что действительность существует лишь в сознании человека, естественно становится утверждение о том, что изменяя сознание, можно изменять и саму действительность. Разумеется, в реальности такая философия основой жизнеспособного политического учения стать не может.
Непонятно только, почему ангсоц — это английский социализм, притом что государство называется Океанией, и даже критически мыслящий главный герой с трудом может вспомнить названия «Англия» и «Британия».
Любопытна аналогия между обязательной утренней зарядкой и сидением в камере под телекраном — что в одном случае, что в другом Уинстон получает персональные предупреждения и указания, как ему двигаться и не двигаться. Но странно, что вполне здоровое и положительное советское начинание — утренняя зарядка под радио — в книге Оруэлла получило ярко выраженную отрицательную оценку.
В сущности, в «1984» только один главный герой. Образ Джулии проработан слабо (не исключено, что намеренно), и выражается, в сущности, только через образ самого Уинстона — через его мысли о ней и её реплики в разговорах с ним. И это даже интересно — можно подумать, что Джулия существует настолько, насколько Уинстон думает о ней (то есть мы опять-таки сталкиваемся с субъективным идеализмом — объект существует только в сознании субъекта). В сцене первого совместного обеда Уинстона с Джулией удивило множество препятствий для этой встречи, которые выдумал себе Уинстон. Что противозаконного (ах да, законов же не существует) с точки зрения оруэлловского тоталитаризма в том, что мужчина и женщина поговорят за обедом как сопартийцы, например, о том же ангсоце, о жестокости солдат Евразии/Остазии (нужное подчеркнуть, ненужное вычеркнуть в зависимости от того, с кем сейчас воюет/всегда воевала Океания) или о мудрости Старшего Брата? Вряд ли в тех же общественных центрах, куда не ходит Уинстон и куда старается регулярно ходить Джулия, мужчины и женщины сидят отдельно. Интересно, как вообще заключаются браки между партийцами, если один из них боится за стол сесть, чтобы поговорить с женщиной?
Некоторые черты в характере Уинстона даже селят в сознании читателя сомнение — является ли он вообще положительным героем? То он шляется по пятидесятилетним проституткам, то в Джулии его привлекают черты, которые мужчину со здоровой психикой, скорее всего, оттолкнули бы.
Цитата:
— Слушай, чем больше у тебя было мужчин, тем больше я тебя люблю. Ты понимаешь?
— Да, отлично.
— Я ненавижу чистоту, ненавижу благонравие. Хочу, чтобы добродетелей вообще не было на свете. Я хочу, чтобы все были испорчены до мозга костей.
— Ну, тогда я тебе подхожу, милый. Я испорчена до мозга костей.
|
Этими чертами Уинстон напоминает князя Валковского из «Униженных и оскорблённых» Достоевского, признававшегося, что любит
«потаенный, темный разврат, постраннее и оригинальнее, даже немножко с грязнотцой для разнообразия». И готовность плескать кислотой в лица детей и разносить венерические болезни, лишь бы напакостить ненавистному режиму, напоминает скорее безумный экстремизм, для которого все средства хороши, чем гуманистическое мышление, исходящее из идеи ценности человеческой жизни и личности (казалось бы, именно оно противопоставляется тоталитаризму). И то, что в данном случае Уинстон отвечал на провокацию, не отменяет того факта, что он всё же согласился делать всё это.
А вот заложенный в его образе как хранителя правды и искателя её протест против релятивизма, то есть отрицания объективной истины вообще, актуален именно в современном обществе. Удивительно, как иногда Оруэлл предугадывает события и философские настроения, имеющие место через полвека или около того после написания книги. Ещё в «Скотном дворе» некоторые мысли очень ясно рисовали ситуацию в России конца ХХ века, которой умерший в 1950 году Оруэлл видеть не мог.
Так или иначе, книга Оруэлла хороша уже тем, что заставляет поразмыслить над ней и над действительностью в попытке доказать или опровергнуть правоту писателя. Замечу ещё, что из-за её социально- и политико-философской направленности восприятие книги очень сильно зависит от убеждений читателя. Пожелаю тем, кто книгу собирается читать, абстрагироваться от исторических и политических аналогий, чтобы найти в ней то, что же всё-таки пытался сказать Оруэлл.